Астрид Линдгрен, имя это — синоним сказки. Для кого-то — Карлсон, для кого-то Пеппи Длинныйчулок, для меня, например, Эмиль из Леннеберги. Умопомрачительной красоты астрелевское издание девяносто третьего года, от одной только обложки душа поет: Эмиль в кепарике, с ружариком, и этот салют за его спиной: звездочки, завитушки и огоньки — фейерверк моего детства, именины сердца, майский день!
Удивительное дело: я прочитала истории об Эмиле примерно полторы тысячи раз, а об Астрид, кроме списка произведений, не знала практически ничего. Разве что Лилианна Лунгина упоминала о ней в «Подстрочнике»: Москва, шестидесятые годы, самой Астрид, наверное, около пятидесяти пяти лет, и она танцует на троллейбусном кругу в час ночи.
Кажется, что сказочникам дан особый, легкий дар: писать волшебные истории у уютной лампы. Жизнь создательницы Карлсона была во многом далека от волшебства, но наполнена таким внутренним трудом, который переплавляет в сказку не только радость и игру, но и лишения, и одиночество, и горе. Завесу над этой жизнью приоткрыл недавний фильм, вышедший под русским названием «Быть Астрид Линдгрен». В оригинале оно звучит иначе: «Становясь Астрид». И это гораздо точнее. «Родное» название дает ощущение пути, проделанного девочкой, девушкой, бунтарем, матерью-одиночкой в то время, когда таким, как она, дается один-единственный выбор: «беги и рожай или останься и опозорь семью», от голодной секретарши, наскребающей денег на билет к сыну, оставленному на воспитание в чужой стране, к великой сказочнице, которая прославит родную Швецию и станет духовной наставницей всей Скандинавии.
Последнее остается за кадром, ведь зритель уже знаком со славой Астрид-писателя, редактора и гуманиста, а вот начала ее пути — не знает. Фильм открывает ту часть биографии, которая при жизни Астрид Линдгрен была скрыта от широкой общественности: начало карьеры журналиста, связь с женатым начальником, беременность, побег, разлука с сыном, разрыв с его отцом и встреча с человеком, чью фамилию она прославит на весь мир. Смотреть это кино без слез практически невозможно, среди моих знакомых, например, плакали все. И вот, в потоке обмена мнениями о фильме и его героях я узнаю о большой биографии Астрид Линдгрен, написанной датчанином Йенсом Андерсеном и выпущенной издательством «КоЛибри» в 2016 году в русском переводе Гаянэ Орловой. И не только узнаю, но и сразу получаю ее в руки.
Детство и юность
«Этот день и есть жизнь» — первая за сорок лет биография Астрид Линдгрен. Заглавные слова, принадлежащие шведскому философу Томасу Торильду, попались на глаза восемнадцатилетней Астрид во время пешего путешествия по стране и долгие годы, до самого заката, были ее правилом жизни. И если фильм охватывает только один этап пути будущей писательницы, то книга, составленная из дневниковых записей, фотографий, писем, отрывков интервью, воспоминаний детей и друзей, открывает вид на всю жизнь Астрид Линдгрен. И впечатление, произведенное этим видом, поразительное! Как будто ты прошел длинной дорогой через поля и леса, вдоль моря, в гору, и к концу дня оказался на ее вершине, в маленьком домике, выходящем окнами прямо в закат, и вот, стоишь, замерев, и смотришь на то, что открылось твоим глазам. Книга в такой степени хранит присутствие своего героя, что кажется, будто в этой же комнате, залитой вечерним светом, среди писем и книг, у стола с печатной машинкой стоит сама Астрид: «Какой это был день, какая жизнь!»
Астрид с родителями, братом и сестрами
Здесь и детские игры на хуторе Нэс, и строгие порядки родительского дома, и воспоминания о торжественных похоронах крысы, и школьные фотографии, где из класса всего одна девочка машет руками, и это — Астрид. Здесь и ученические сочинения, опубликованные в газете, и прозвище «Сельма Лагерлеф из Виммербю» (после которого Астрид обещает не становиться писателем и держит это обещание достаточно долго). Здесь и бунт юности: среди трех с половиной тысяч жителей родного города Астрид становится первой девушкой, которая сделала себе короткую стрижку и начала ходить в брюках и бабочке; здесь и дерзкий автостоп «шести гордых дочерей Смоланда» по Швеции, и сбывшаяся мечта о профессии журналиста. Все это было редкостью в те времена, когда женщинам еще не полагалось работать в интеллектуальной сфере и вообще жить какой-то собственной, отдельной от семьи жизнью.
Здесь и роман семнадцатилетней Астрид с женатым начальником, без малого пятидесятилетним Райнхольдом Блумбергом, редактором газеты «Виммербю Тиднинг» — роман, за который Астрид заплатила высокую цену: неожиданная беременность, прощание с карьерой, осуждение семьи, побег в столицу, подальше от чужих глаз и сплетен… И жизнь, похожая на выживание: многочисленные поездки Астрид из Стокгольма, где, работая секретаршей, она снимает комнатку, в Копенгаген — к маленькому сыну, рожденному втайне и оставленному на воспитание в Дании.
События, ставшие основой фильма, в книге звучат мягче, и если зрителя перед экраном охватывает чувство резкой неприязни к Блумбергу и горькое возмущение при виде холодной строгости матери Астрид, то в биографии все несколько иначе. Астрид продолжает общение с семьей, и, несмотря на то что в письмах к родителям почти не упоминается маленький Лассе, именно посылки из дома позволяют ей протянуть от одного жалованья до другого. Позже, когда родители приняли внука, Астрид черпает постоянную поддержку семьи во всем, а о любви своих матери и отца друг к другу говорит как об источнике своей творческой и вообще — жизненной силы. О них Астрид тоже напишет книгу: «Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна из Хюльта».
Что касается Райнхольда, то о нем в биографии рассказывает уже другая, взрослая Астрид — состоявшийся писатель, жена другого человека, мать двоих детей, человек, чья боль уже утихла. И, признавая всю «меру чудовищной безответственности» Блумберга по отношению к себе, Астрид тем не менее уже свободна от чувства вражды и о причине разрыва говорит так: «Я точно знала, чего я хочу и чего я не хочу. Ребенка я хотела, а его отца — нет».
Не желая быть третьей женой Райнхольда (и отчасти — не желая быть его собственностью и мачехой его семерым детям), Астрид решительно отвергает предложение о браке и предпочитает быть матерью-одиночкой.
Рождение сына Лассе
Сын Астрид и Райнхольда, маленький Ларс Блумберг родился в датском Королевском госпитале, который предоставлял убежище незамужним беременным женщинам и позволял сохранить имена родителей ребенка в тайне (что было гуманнее, чем тайные роды с последующим умерщвлением плода, бытовавшие в те времена). Крестной и приемной датской мамой мальчика становится Марие Стевенс — женщина, которая до конца своих дней останется другом семьи Линдгрен. Марие стала матерью многим детям, но об Астрид она говорит как об одной из тех, кто полюбил своего ребенка сразу и всем сердцем. Сама же Астрид после рождения сына пишет в своем дневнике: «Как ты беззащитен, мой маленький котенок, мой птенчик, как мне защитить тебя? Мои руки крепче обвивают тебя. Они ждали тебя, мои руки, они с самого начала были предназначены именно для того, чтобы быть твоим гнездом, мой птенчик!»
Но в тогдашнем обществе матери-одиночке места еще нет. Дорога в родной Виммербю пока закрыта, в Стокгольме — лишь съемная на двоих с приятельницей комнатка и необходимость работать. Ларс остается с приемной матерью. На время. И это время — самое мучительное в жизни Астрид.
Горечь этого периода в биографии открывается сполна. В стокгольмских письмах 1927-1928 гг. Астрид пишет брату Гуннару: «Я чувствую себя одинокой и бедной — одинокой, быть может, потому, что так и есть, а бедной — потому что мое движимое имущество состоит из одного датского эре. «Быть может» я забираю назад. С ужасом думаю о предстоящей зиме <…> Иногда мне до судорог снова хочется стать ребенком, а иногда я благословляю каждый день, приближающий меня к могиле».
«Тоска, пессимизм и временами возникающие мысли о самоубийстве сильнее всего давали о себе знать, когда длинными воскресными днями Астрид оставалась в большом городе одна. Непрестанные размышления о Лассе с утра пораньше гнали ее на улицу, и все, что в другие дни вытеснялось и тонуло в многочисленных заботах, всплывало из подсознания. Всеми покинутая, Астрид находила спасение не в церкви, а в романе Кнута Гамсуна «Голод», в те годы ставший библией для матери-одиночки». Солидарность с голодающим героем Гамсуна была утешением для Астрид, которая, как и сотни других несчастных секретарш, «слонялась по большому городу в поисках смысла жизни».
Старый паспорт Астрид хранит историю разлуки с сыном: за три года она приезжает к нему около пятнадцати раз, при этом ведет непрестанную переписку с Марие Стевенс и сама записывает все новое, что появляется в развитии Лассе.
Позже, когда дела с жильем и работой начинают налаживаться, Астрид в письмах к брату называет себя уже «убывшим кандидатом в самоубийцы». Приближается тот день, когда она заберет сына к себе. Решение о воссоединении матери и сына приходится принять стремительно: фру Стевенс заболевает и больше не может сама ухаживать за детьми. Лассе и Эссе, второй приемный ребенок Марие, отправляются во временные приемные семьи. Оттуда Лассе надеется вернуться к «маме Стевенс», на Аллею Надежды в Копенгагене. И хотя благодаря частым приездам Астрид у Лассе сохраняется образ родной мамы, расставание с приемной матерью становится для мальчика большой утратой.
Ночь в Дании перед разлукой маленького Ларса с «мамой Стевенс» Астрид называет худшей в своей жизни: «Настроение было мрачным, Лассе инстинктивно понимал, что райской жизни на Аллее Надежды приходит конец <…> Когда мы туда приехали и Лассе понял, что его ожидания не сбылись и не сбудутся, он лег на живот поперек стула и беззвучно заплакал. Совсем беззвучно, словно понимал, что взрослые все равно поступят с ним, как сочтут нужным! Этот плач не стихает во мне до сих пор и, должно быть, никогда не стихнет».
В темной чужой квартире посреди Копенгагена Астрид кажется, что их с сыном жизнь достигла дна: «Я лежала без сна и в отчаянии размышляла, что мне делать с Лассе, и понимала, что забрать его в Стокгольм необходимо, хоть и некуда. Увидев меня наутро, Лассе изумленно произнес: “Ой, это же мама!” Наверняка он был уверен, что я смоталась <…> До утра Астрид не сомкнула глаз и приняла решение: будь что будет, но Лассе поедет домой в Швецию».
Отголоски страданий малыша Ларса еще долго дают о себе знать, и в письмах к семье и друзьям внимательная мама отмечает, как в стрессовых ситуациях мальчика вновь охватывает печаль и страх быть покинутым. При этом Астрид никогда не оправдывает себя: «Никто не должен сомневаться в том, что и Астрид Эриксон нанесла вред ребенку, как бы она ни любила своего мальчика и как бы ни пыталась в меру сил сделать для него все, что могла».
Астрид с маленьким Лассе
Однажды Астрид навещает в детском доме девочку по имени Бритт, дочь Гун, своей соседки по комнате, также родившей внебрачного ребенка втайне: «Положение детей в детском доме ее шокировало; она увидела, как бесчувственны воспитатели в детских домах. Кулечек конфет, который она привезла девочке, тут же конфисковала директриса и поделила между детьми, оказавшимися поблизости. Одним достался леденец, другим — ничего, многие беспомощно плакали.
Во многом именно боль сына и других детей, оставленных родителями и встреченных Астрид на жизненном пути, определяют ее дальнейшие взгляды и убеждения:
«Может, из-за этих слез я всегда так яростно принимаю сторону ребенка и выхожу из себя, когда индюки-бюрократы распоряжаются судьбами детей, думая, что ребенку легко приспособиться! Совсем не легко, хотя так и может казаться. Дети просто уступают силе».
Позже Астрид напишет письмо матери Эссе, второго воспитанника фру Стевенс. Мама мальчика, молодая учительница из Норрланда, тоже уехала рожать анонимно: она происходила из очень религиозной семьи, и, принеся в дом незаконнорожденного ребенка, не могла рассчитывать ни на принятие, ни на понимание.
В письме Астрид убеждает ее забрать ребенка к себе, невзирая на мнение окружающих, и рассказывает о пережитых ею и Лассе мучениях: «Я выросла в чрезвычайно уважаемом доме. Мои родители очень религиозны. Никогда ни единого пятнышка не было на репутации нашего семейства — более того, всего нашего рода. Я до сих пор помню, как еще до рождения Лассе мама возмущалась, если у молодой мамы рождался так называемый внебрачный ребенок. И тут это случается со мной. Я думала, моих родителей это убьет. И тем не менее я забрала Лассе домой. Сначала в Стокгольм, а потом родители разрешили привезти его к ним. Но как только разрешение было получено, я отправилась с ним в Виммербю <…> Запомните мои слова: не стыдно иметь ребенка. Ребенок — это счастье, это честь, и в глубине души это прекрасно осознают все люди на свете».
Чтобы принять ситуацию, родителям Астрид понадобилось несколько лет. Все, кто смотрел фильм «Быть Астрид Линдгрен», наверняка запомнили, с каким триумфом входит Ханна с внуком на руках под своды церкви, и это — любовь, победившая суровые нравы времени и более неподвластная ни осуждению, ни косым взглядам. В тихом и надежном семейном кругу, на хуторе Нэс Лассе проживет еще полтора года, а затем окончательно переедет в Стокгольм к матери.
Замужество и рождение дочери Карин
Своего будущего мужа, Стуре Линдгрена Астрид встретит в Королевском автомобильном обществе, где она работает секретаршей, а он служит заведующим канцелярией. Знакомство это приходится еще на голодные и тяжелые годы жизни Астрид, но по письмам становится ясно, что, забирая Лассе из приемной семьи, она уже чувствует поддержку Стуре. В фильме образ Стуре — настоящий пример благородного рыцаря. Почти все его появления на экране сняты в помещениях, наполненных светом и воздухом, по сценарию он присылает доктора к Лассе, мучимому коклюшем, и отпускает Астрид ухаживать за ребенком. Действительно, он станет единственным и горячо любимым мужем Астрид, отцом ее младшей дочери, товарищем и опорой. Однако фильм не упоминает о том, что и Стуре, знакомясь с Астрид, был — во всяком случае, еще формально — женатым человеком. И только после того, как завершится процесс развода, они с Астрид сочетаются законным браком на хуторе Нэс. Позже супруги Линдгрен с маленьким Ларсом переезжают в квартиру на Далагатан — знаменитый стокгольмский адрес Астрид Линдгрен.
Астрид и Карин
Через три года у пары рождается дочь Карин. 21 мая 1934 года Астрид пишет в дневнике: «21 мая. Родила мою малышку без десяти час ночи. 4730 граммов. 22 мая. Карин похожа на Стуре. 23. Пришло молоко. Карин тиха и мила. У Ларса наконец вылез передний зуб. 27. Карин проорала весь День матери. 28. Карин тиха и мила. Температура поднялась. 29. Пошел дождь, и днем я плакала. Высокая температура. Беспокоюсь о Карин» — строчки, знакомые, наверное, каждой матери на свете.
В последующие годы Астрид, по ее словам, становится примерной матерью и домохозяйкой и иронично замечает, что не общается почти ни с кем, кроме собственных детей: «Пока дети были маленькими, я сидела дома, хлопотала по хозяйству, играла с ними и рассказывала им очень много сказок. Однажды в ситуации крайней нужды я записала пару дурацких сказок, которые продала одному журналу, но в целом не нарушала своего обещания не становиться писателем».
Первые, коммерческие произведения для детей Астрид печатает в рождественском журнале. Сказки эти написаны в морализаторском духе, с позиции поучающего взрослого, как в то время было принято писать для детей. Тем не менее, общаясь со своими и чужими детьми, наблюдая за ними на улицах и в парках, Астрид внутренне приходит к новому, революционному отношению к детям и детской литературе. Она замечает, что дети тонко чувствуют любую педагогическую фальшь и двойную мораль взрослых. Из школьного доклада под названием «Искусство быть ребенком», с которым Астрид помогает Лассе, вырастает эссе, опубликованное в газете «Дагенс Нюхетер».
«Нелегко быть ребенком, — недавно прочитал я в газете и удивился: правду ведь не каждый день в газете прочитаешь. Это слова революционера. Да, ребенком быть нелегко! Трудно, очень трудно. А что такое быть ребенком? А это значит, что надо ложиться спать, вставать, одеваться, есть, чистить зубы и сморкаться, когда это удобно взрослым, а не тебе. Это значит, что нужно есть зерновой хлеб, когда хочется французскую булочку, что нужно, не моргнув глазом, мчаться к молочнику, как раз когда ты собрался почитать Эдгара Т. Лоуренса. А еще это значит, что нужно выслушивать самые личные замечания от любого взрослого — о своей внешности, здоровье, одежде и перспективах».
Текст, написанный от имени вымышленного ребенка и подписанный лишь инициалами A.L. / L IV (что расшифровывается как «Астрид Линдгрен, ученик четвертого класса Латинского направления»), знаменует для Астрид поворот от карьеры журналиста к карьере писателя, а также обозначает ее окончательную педагогическую позицию: всегда быть на стороне ребенка. Шел тридцать девятый год.
Благодаря нейтралитету Вторая мировая война мало коснулась Швеции, и, несмотря на рост цен и безработицы, здесь жилось относительно спокойно. Тем не менее, Астрид, получившая секретную должность в отделе перлюстрации Службы почтовой безопасности, была знакома с перепиской множества шведских граждан с их родными, знакомыми и деловыми партнерами за границей и знала обо всех бедствиях, выпавших на долю других людей. Не имея возможности свободно говорить о том, что скрывала служебная тайна, Астрид пишет в своем дневнике: «Война, война, война и страдания человечества. Их ничто и никогда не учит, они лишь продолжают заливать землю кровью, потом и слезами». Тогда же, пытаясь понять, что движет человечеством, Астрид читает Всемирную историю и Откровение Иоанна Богослова. Судный день кажется близким, как никогда: «Мир в конце концов так переполнится ненавистью, что мы все в ней задохнемся. Думаю, Божий гнев поразил мир».
На военные годы приходятся и первые книги Астрид для девочек: «Бритт-Мари изливает душу» и «Черстин и я», и первые литературные премии. И пусть в это сложно поверить, но именно посреди ужасов и боли Второй мировой войны рождается, наверное, самая известная сказка Астрид: «Пеппи Длинныйчулок». Сказочнице и убежденному гуманисту претят тоталитарные идеологии и насилие, так что Пеппи — дитя свободы и противник всякого зла — становится антиподом мрачных тиранов современной истории. Первая редакция «Пеппи», набранная на печатной машинке и скрепленная скоросшивателем, будет подарена на день рождения Карин, младшей дочери Астрид.
Астрид с мужем и сыном
В сорок четвертом году Астрид ждет новое потрясение. «Бомба на домашнем фронте» — Стуре признается жене в измене и уходит из семьи. Мир Астрид рушится в один день: «Одна с отчаянной горечью на Далагатан, Карин на Солё, Лассе в Нэсе, Линнеа в отпуске, Стуре? Многое случилось, но я не состоянии об этом писать. Даже такая примечательная вещь, как покушение на Гитлера, меня не интересует. “Турция порывает с Германией”, — написано в вечерних листках. Так что все может рухнуть в любой момент. Как рухнуло у меня <…> Реки крови, изувеченные люди, убожество и отчаяние повсюду. И я не могу об этом думать. Меня волнуют мои собственные проблемы. Я всегда пишу о последних новостях. А сейчас могу написать только одно: основы моего существования подорваны, я брошена, я замерзаю. Попробую дождаться лучших времен, но подумать только, а вдруг они не настанут!»
Тринадцать лет абсолютно счастливого брака, скрепленного взаимным уважением и общими интересами супругов, грозят кануть в бездну. После возможного развода, вновь оставшись одна с детьми, лишившись социальной стабильности, Астрид уже не сможет вести прежний образ жизни и писать книги. Короткие дневниковые записи свидетельствуют о том, что Астрид охвачена страхом и печалью, и даже первые положительные отзывы на ее произведения не приносят ей ни радости, ни гордости. Ни строчки в дневнике не оставляет и ноябрьский день рождения Астрид. Грядущее Рождество вселяет в нее страх: впервые за долгие годы ей предстоит ехать в Нэс одной, без мужа, и вдобавок вести себя как ни в чем не бывало.
И тем не менее, после праздничного вечера в кругу семьи, Астрид находит в себе силы взяться за ручку, чтобы подвести итоги года: «Рождество 1944: “Странно, но это, должно быть, самые счастливые годы в моей жизни; никому, наверное, не позволено быть счастливым так долго. Полагаю, что грядут испытания”. Вот что я написала на прошлое Рождество. Не подозревая, насколько права. Испытания пришли, но не скажу, что я несчастна. Полгода ужасных мучений выпали на мою долю во второй половине 1944 года, потрясены самые основы моего существования. Я в отчаянии, разочарована, подавлена, часто грущу — но не скажу, что несчастна. Моя жизнь наполнена, несмотря ни на что. А ведь это Рождество должно было стать кошмаром <…> Одно я, во всяком случае, усвоила: счастье приходит изнутри, а не от других».
В начале нового года Стуре «приходит в себя» и просит у жены прощения. Астрид запишет в дневнике: «Что касается семьи Линдгрен, можно сказать следующее: “Home is the sailor, home from the sea, and the hunter home from the hill” (строчки из стихотворения Р.Л.Стивенсона в переводе М.Лукашевича звучат так: “Домой воротился моряк из морей, охотник спустился с холма” — прим. авт.) Дома все чисто и красиво, иногда я радуюсь, иногда грущу. Радуюсь, в основном, когда пишу. Второго дня получила предложение от издательства ‘’Гебер”».
Борьба за брак и за мир дочери позволяют Астрид переосмыслить жизнь и найти точку опоры в себе самой. Свет в конце тоннеля становится все ярче. Кончается война. И к Астрид приходит настоящее литературное признание.
Годы творчества
Одним из судьбоносных событий в жизни Астрид становится знакомство с Эльсой Олениус, литературным критиком, руководителем Отдела детской и юношеской литературы Городской библиотеки Стокгольма и детского библиотечного театра, неутомимым двигателем шведской культуры. Они встретятся в мрачные дни сорок четвертого года, когда брак Астрид переживал тяжелый кризис. Еще тогда творчество станет для писательницы противовесом отчаянию и страху, а сотрудничество с фру Олениус, словно маяк, укажет ей собственный творческий путь. Именно коллега прочтет рукопись первой редакции «Пеппи» и — в отличие от издательства «Бонниер», которое отвергло новую книгу, — увидит всю литературную мощь истории о самой сильной девочке на свете. Фру Олениус не терпится поделиться радостью своего открытия, а ее связи среди деятелей шведской культуры так широки, что вскоре об Астрид Линдгрен и ее новой героине узнают многие и многие. «Пеппи» выходит в печать и становится глотком свежего воздуха для детей и взрослых послевоенного времени. Долгие годы Эльса Олениус и Астрид Линдгрен будут трудиться на ниве детской литературы Швеции и всего мира, а дружба, связавшая их с первых дней знакомства, продлится всю жизнь. Одна из совместных фотографий Эльсы и Астрид многое говорит об их характерах и отношении к жизни: две семидесятилетние подруги, забравшись на сосну, объявляют фотографам на земле, что Закон Моисеев не запрещает старушкам лазить по деревьям.
Свой детский дар игры Астрид Линдгрен сохранила на долгие годы. Как маленькая Астрид могла ползать по трубам в спортзале на шестиметровой высоте, так и взрослая Астрид — писатель, редактор детского издательства — могла позволить себе забраться на радиомачту или запрыгнуть на ходу в трамвай, потеряв при этом туфлю, а затем прыгать за ней обратно на одной ноге. Дети Астрид и их друзья замечали, что другие родители отнюдь не так резвы и ребячливы. Этот же талант быть ребенком определяет и художественную манеру Астрид. Ее книги не несут былых поучений и морализаторства, а критики воспринимают Пеппи как настоящую спасительницу, освободившую, наконец, детей от «гнета повседневности и авторитетов». Истории Астрид дарят читателю «фейерверк острот и проказ», книгу о Пеппи мечтают получить на Рождество все дети страны, а ее автор начинает выступать на радио, писать сценарии для театральных постановок, читать свои рассказы на детских праздниках, а также подписывать контракты на экранизации и зарубежные издания своих книг.
Педагогическое новаторство «антиавторитарных» книг Астрид крылось в личном отношении писателя и матери к детям — своим и чужим. В одном из интервью она говорила: «Я бы очень хотела, чтобы мы, взрослые, научились уважать детей, всерьез осознали, что ”маленькие дети тоже люди”, и несли ответственность за последствия».
Литературный талант и поразительная работоспособность позволяют Астрид выпускать по книге (а то и более) каждый год. И хотя на вопрос о том, есть ли у Астрид любимый костюм, она отвечает: «Если есть, то пижама. Вся Швеция уже знает, что я так ленива, что пишу, лежа в постели», — жизнь ее наполнена непрестанным трудом. Астрид пишет по утрам, а днем отправляется в издательство, где после выхода первых книг о Пеппи занимает должность редактора отдела детской литературы. Журналисты, ожидающие увидеть «краснощекую сказочницу из Смоланда», встречают высокую и стройную деловую женщину — как раз такую, какой в двадцатые годы мечтала стать юная Астрид, практикантка в газете «Виммербю тиднинг».
Фигура писательницы приковывает к себе взгляды со всего мира. Ее хотят слышать дети, родители и педагоги, правозащитники и защитники животных, «Гринпис», демократическая партия и снова дети… Переписка Астрид Линдгрен с читателями давно уже стала легендой: по адресу на Далагатан приходили мешки писем, и сказочница отвечала на каждое из них. Часто она мечтала о тишине и покое, но чувствовала ответственность перед теми, кто обращал к ней свои надежды, вопросы и просьбы.
Несмотря на славу «духовной наставницы всей Скандинавии», Астрид в письме к немецкой подруге Луизе Хартунг, датированном серединой пятидесятых годов, отзывается о себе гораздо проще: «Я в высшей степени обыкновенная, совершенно нормальная и уравновешенная, может, немного меланхоличная, чего мое окружение, верно, и не замечает. Кажется, никогда особой жизнерадостностью я не отличаюсь, хотя бываю весела на людях. Легкая меланхолия сопровождает меня с юности. По-настоящему радостной была только в детстве — может, поэтому предпочитаю писать книги, где можно воскресить это чудесное состояние».
Годы потерь и одиночества
Глядя на автора самых смешных детских книг, успешную деловую женщину, искрометно отвечающую на все вопросы журналистов (с чем бы вам трудно было бы жить? — с туфлями, которые мне малы), никто не может и подумать, что в душе Астрид тоже живет печаль и страх. В смехе и шутках теряется минорный эпизод заключительной трилогии о Пеппи, когда Анника и Томми замечают свет в окне виллы «Курица», где Пеппи сидит одна и глядит на прыгающее пламя свечи. «Она… Она очень одинока сейчас, — сказала Анника дрогнувшим голосом. — Ой, скорей бы наступило утро, и мы бы пошли к ней». Томми говорит, что если Пеппи посмотрит на них, то они помашут ей в окно. Но сонная Пеппи глядит на пламя, а потом задувает свечу.
Однажды и Астрид останется одна. В пятидесятом году она пишет в своем дневнике: «Семья — странное образование: каждый раз, когда один ее член уезжает или исчезает навеки, семья как целое полностью меняется. Стуре + Астрид + Лассе + Карин — это совсем не Стуре + Астрид + Карин. Дай Бог, чтобы она никогда не превратилась только в Астрид + Карин. Пусть в конце останутся только Стуре и Астрид и двое счастливых в другом месте».
Лассе становится взрослым и заводит свою семью. Карин вот-вот последует его примеру.
А Стуре, горячо и единственно любимый, тот, письма кому были подписаны словами «твоя стенографисточка», тот, кто был для Астрид причиной самых больших радостей и самых больших тревог, умирает спустя двадцать лет совместной жизни — из-за проблем с алкоголем. Пост директора самой крупной автомобильной организации располагал к красивой жизни, и деловые встречи, фуршеты и банкеты, длившиеся до поздней ночи, которые Стуре так любил, стоили ему здоровья. Проблемы с сердцем требовали ограничений в образе жизни, но остановиться Стуре так и не смог. Долгие годы невыносимого страха за здоровье мужа, внезапная срочная госпитализация, двое суток в больнице, и Астрид держит за руку умирающего супруга: «…мой любимый умирает. Он больше меня не слышит, он больше меня не видит. А то я бы поблагодарила его за доброту, за отношение — этим июньским вечером умирает хороший человек. Он был мне как ребенок, я очень его любила. Всегда держала за руку, но не смогу последовать за ним туда, куда он уходит, не смогу держать его за руку там. Господи, помоги же ему найти дорогу! Я бы так хотела держать его за руку вечно!»
В своих сказках Астрид Линдгрен никогда не избегает печали. Среди ее героев много одиноких детей: оставшихся без родителей, лишенных дома, или имеющих и то, и другое, но не имеющих главного — сердечного внимания и любви взрослых, непонятых, незамеченных людьми вокруг. Еще в стокгольмские годы девятнадцатилетняя Астрид пишет подруге: «Нет, наверное, ни одного существа, рожденного женщиной, которое бы не было одиноко». Внутренний диалог об одиночестве длился всю жизнь Астрид. Голод изгнания, боль и тоска разлуки с сыном, угроза гибели брака, взросление детей, смерть любимого супруга — все приводит Астрид к выводу о том, что одиночеству необходимо учиться, и в нем же — черпать свою силу.
В 1954 году выходит, наверное, одно из самых минорных произведений Астрид — книга «Мио, мой Мио». Повесть об одиноком мальчике Буссе, отправляющемся на поиски своего настоящего отца, короля волшебной страны, написана на волне скорби после утраты мужа и вмещает в себя печаль по всем, кто остался одинок в этом мире. Приговоренный к смерти в замке злого рыцаря Като, маленький принц Мио произносит слова: «Эх, если бы смерть не так тяжка, а мы не так малы и беззащитны!» Наверное, кажется, что меньше всего на свете эти слова подходят ребенку. Нам так больно признать, что и детям приходится встречать на своем пути и горе, и бессилие, и страх смерти. Астрид Линдгрен становится одной из тех, кто не боится говорить с детьми и об этом.
«Ты не запретишь птицам скорби виться над твоей головой, но ты можешь помешать им свить гнездо в твоих волосах» — китайская пословица, в которой Астрид находила утешение в самые темные дни. Творчество с самого начала было для нее способом преодоления страданий. Астрид говорила, что в минуты работы над книгой она становится «недоступна всем скорбям». И тем не менее, познав до конца свою печаль, она может утешить и других.
Сотни писем благодарности от родителей тяжелобольных детей приходили на Далагатан в середине семидесятых, после выхода книги «Братья Львиное сердце», где главные герои, бедные шведские мальчики Юнатан и Карл дважды погибают, чтобы встретиться в стране будущей жизни. Сначала, еще в реальности, Юнатан умирает, спасая смертельно больного младшего брата Карла от пожара, а затем, встретившись после смерти в волшебной стране Нангияла, оба брата погибнут, чтобы снова встретиться в ином мире. Книга заканчивается словами: «Я вижу свет!» Их произносит младший брат Карл, шагая навстречу смерти с раненым Юнатаном на руках. Критика встретит книгу неоднозначно: можно ли читать детям сказку с таким концом? Однако, по словам Астрид Линдгрен, дети боятся одиночества больше, чем смерти, и для ребенка финал, в котором братья будут вместе — пусть и в ином мире — счастливый: «Я верю, что детям нужно утешение. Когда я была маленькой, мы верили, что после смерти люди попадают на небо, и это, безусловно, было не так уж весело. Однако если они все вместе окажутся на небе, то… Все же это лучше, чем лежать в земле и не существовать. Но такого утешения у современных детей нет. Этой сказки у них больше нет. И я подумала: может, дать им другую сказку, которая согреет их в ожидании неизбежного конца».
Астрид-правозащитница
С семидесятых годов место литературного творчества в жизни Астрид занимает общественная деятельность. Однажды ее спросят, кем бы она была, если бы не стала писателем. Астрид ответит: «Я бы стала скромным активистом на заре рабочего движения… борцом за права людей». Она станет и им тоже.
Писательница на протяжении всей жизни помогает сотням людей, обратившимся лично к ней, и дочь Астрид, Карин Нюман, рассказывает, что помощь матери самым разным людям исчислялась миллионами крон: от покупки квартиры для неизвестной молодой семьи до лошади в подарок маленькой девочке, от помощи жертвам стихийных бедствий до оплаты образования для детей курдских беженцев… Сердце Астрид было велико. А в 1976 году она встанет на защиту всех жителей Швеции. Легендарная политическая сказка о Помперипоссе из Монисмании, написанная, когда самой пожилой сказочнице был начислен абсурдный налог в 102%, резко пошатнет положение правящей партии социал-демократов. Выступая против бюрократического строя, Астрид защищает не лично себя, но весь народ: «ремесленников, продавцов, парикмахеров, фермеров и других мелких предпринимателей, на которых <…> взвалили такое налоговое бремя, что кровь выступает у них из-под ногтей». На одной из своих поздних фотографий семидесятилетняя Астрид запечатлена на улице Стокгольма в плаще и с фомкой в руках: вживаясь в роль Помперипоссы, сказочница утверждает, что теперь ей нет смысла работать, достаточно насобирать милостыни на фомку, чтобы вломиться в государственное казначейство и украсть оттуда собственные деньги. Долгие политические дебаты будут полностью занимать пожилую Астрид и закончатся поражением правящей партии — и победой Помперипоссы.
Когда Карин спросят, не волновались ли родные за свою пожилую мать и бабушку, ведущую такую беспокойную жизнь, то она ответит: «Я не чувствовала, что есть повод беспокоиться. Астрид была очень сильной, она лишь изредка позволяла себе жалобный вздох: “Что же они все на меня набросились?” <…> Все, что она делала по своему желанию, — все это было так неизбежно, что мне и в голову, кажется, не приходило как-то ее защитить». Так маленький Эмиль, спасая своего друга, работника Альфреда в аду снежной бури, крикнет стихии в лицо слова: «Когда надо быть сильным, сил хватает!»
Астрид Линдгрен проживет 94 года. Долгая жизнь заставляет человека столкнуться со многими утратами. Уходят ее родители, а затем брат, сестры и друзья. Умирает шестидесятилетний Ларс, когда-то — малыш Лассе. Остаются десятки книг и фильмов, множество интервью, сотни мудрых ответов, тысячи благодарных детей и взрослых. Последние несколько десятилетий Астрид окружает примерно такой же ореол славы, какой был у матери Терезы. Она нужна всем и всюду. Отдохнуть от стокгольмской суеты пожилая писательница может только в своем доме на острове Фурусунд. Несколько раз в году она приезжает туда, чтобы побыть в тишине.
«Я была на Фурусунде одна, красота необыкновенная, дух захватывает: тихая синяя вода, синее небо, красно-желтые деревья, звезды по вечерам, чудные, грустные, невыносимо прекрасные осенние закаты. А я танцевала в своем одиночестве от радости, что осталась одна-одинешенька. Одиночество — благо, во всяком случае, в небольших дозах», — напишет пожилая Астрид своей школьной подруге Анне-Марие Фрис.
Оглядываясь на историю жизни Астрид Линдгрен, рассказанную Йенсом Андерсеном в своей книге, я думаю о том, какое поразительное дерево может вырасти из маленького семечка одного человеческого одиночества. В таких вот деревьях и укрываются небесные птицы. Астрид Линдгрен не была одна. Всю жизнь ее окружали люди, как родные, так и совсем незнакомые. Но она умела быть одна, наедине с собой, чтобы слышать свой голос и слышать то, к чему ее призывала жизнь. Есть что-то божественное в одиночестве человека перед лицом Творения. Небо, вода и звезды — именно в тишине такого одухотворенного одиночества сама человеческая жизнь становится откровением, пишет matrony.ru.
Однажды юная Карин спросит маму, в чем смысл жизни. Астрид, подумав, ответит: «Собственно, не знаю. Но Марк Аврелий, если помнишь, кто это, сформулировал так: не живи, словно в запасе у тебя тысяча лет. Смерть как тать накроет. Покуда жив, покуда можешь, будь достойным».
«Этот день и есть жизнь». Сложно придумать лучшее название для книги об Астрид Линдгрен. Это был удивительный день от самого рассвета и до самого заката. И если бы меня спросили, есть ли еще чудеса на свете, я бы ответила, что одно из самых больших чудес — это смотреть на отсветы и отражения, расходящиеся лучами от одной невесомой, хрустально-прозрачной человеческой души. Спасибо, Йенс Андерсен!