Она была бездомной художницей-самоучкой и много лет скиталась по городу с полной охапкой своих работ в залатанной шубейке и с растрёпанной, но красивой причёской.
«Я намного лучше Сезанна»,- сказала бы она вам, если бы вы повстречали Ли Годи, продававшую свои картины на ступеньках Чикагского института искусств. Она была бездомной художницей-самоучкой и много лет скиталась по городу с полной охапкой своих работ в залатанной шубейке и с растрёпанной, но красивой причёской.
У неё был, как минимум, уникальный способ продажи своих работ. Ли поддразнивала прохожих, медленно разворачивая свои работы, чтобы позволить им взглянуть, но если ей что-то не нравилось в потенциальном покупателе, она быстро скручивала их обратно и убегала, не сказав ни слова. Если бы Ли Годи решила, что в вас ей что-то не нравится, то она не продала бы вам свою работу ни за какие деньги. Она стала самым известным чудаком города ветров, и пока некоторые разыскивали её на улицах делового центра, большинство держались подальше от непредсказуемой, но плодовитой художницы-любителя, которая сейчас считается самой коллекционируемой в Чикаго.
Череда печальных событий полностью перевернула жизнь этой обычной женщины среднего класса. Годи дважды была замужем и имела четверых детей, но когда двое из них трагически погибли, она решила начать жизнь заново, как художница. Так сложилось, что с 1968 по 1991 год она была бездомной и создавала свои произведения, где могла.
Когда в Wall Street Journal опубликовали статью о художнице, живущей на задворках общества, Годи воссоединилась со своей дочерью, которая не видела свою мать с трёхлетнего возраста. Кожа Ли изменилась от постоянного воздействия солнечных лучей, а одежда была такой же экстравагантной, как и личность художницы. Даже в середине июля она носила шубу, в карманах которой были спрятаны всевозможные сокровища.
Как и для открытого недавно фотографа Вивьен Майер, для Ли Годи Чикаго был и студией, и музой. Годи делала произведения искусства из любых материалов, которые могла достать: стекло от разбитого автомобильного окна, выброшенные жалюзи. Как художник она установила связь с местным галеристом Карлом Хаммером, которому она достаточно доверяла, чтобы продавать ему свои работы. В 70-х она начала экспериментировать со смешанными техниками, и некоторые из её самых впечатляющих работ были созданы на оживлённой автобусной станции Грейхаунд. Там она сделала сотни автопортретов в фотокабине, которая печатала серебряно-желатиновые чёрно-белые фотографии. Это место было её сценой, где Годи могла выступать перед камерой и снимать всевозможных персонажей. Некоторые биографические свидетельства говорят о том, что Ли в молодости пыталась стать певицей, но муж был против.
На своих фотографиях Годи демонстрировала различные выражения лица и позы, используя реквизит и аксессуары для изображения разных персонажей. На одном таком портрете Годи одета в костюм с галстуком, держит в руках деньги и выглядит очень серьёзно — своеобразная пародия на работников из финансового центра Чикаго. На другой – она обнажает плечи словно гламурная звезда Голливуда с причёской девушек Гибсона.
Напечатанные фотографии она украшала надписями, рисовала себе сочные красные губы, яркий румянец на щеках и тёмные брови.
Фотокабина была личным пространством Годи, где она могла свободно открыть свою более шутливую и уязвимую сторону. Эти фотографии позволяют нам посмотреть на настоящую Ли, которая была осторожна с незнакомцами и тщательно скрывала свою личную жизнь. Известно, что она притворялась, будто не говорит по-английски, когда к ней подходили журналисты. Кочевую художницу не всегда было просто найти и познакомиться, но здесь, в этих редких фотографиях, её тонкие черты и изъяны завораживают. Это личность, которую почти никто не видел.
Обычно эти портреты стояли сами по себе, но иногда она прикрепляла их к своим более крупным картинам. Большинство из этих фотографий с автобусной станции сейчас находятся в частных коллекциях и их очень редко можно увидеть на публичных выставках. Более широкое творчество Годи включает в себя яркие портреты друзей, знаменитостей и неизвестных прохожих.
Она была настоящим фланёром в бодлеровском смысле, она имела возможность бродить отдельно от общества без всякой иной цели, кроме как чуткого наблюдения за этим обществом. Она была франкофилом по духу и называла себя французским импрессионистом.
Ли Годи часто рисовала ещё и птиц, она говорила, что маленькая красная птичка прилетала к ней и велела рисовать. Однажды на рассвете она устроила красную вечеринку в парке под деревом с красными цветами и подала странный набор из лакомств красного цвета на красной скатерти рядом со своими картинами, которые тоже были красными. Она пела и танцевала для своих гостей.
Жизнь Годи была непростой, ведь у неё не было дома. Изо дня в день она вынуждена была бороться со сложностями и опасностями жизни на улице. Через три десятка лет такой жизни её дочь Бонни Бланк узнала о том, что произошло с её матерью из статьи в журнале Wall Street Journal, и в 1991 году получила официальное опекунство над ней, пишет mixstuff.ru.
Ли страдала деменцией и последние годы провела в доме престарелых в Иллинойсе. Там она давала уроки живописи Бонни и воссоединилась со своей семьёй. Умерла она в 1995 году.
Искусствовед Дебора Бремер писала, что грань между реальностью и фантазией размыта в фотографиях Годи. По её словам «снимки одновременно показывают, кем она была и кем хотела быть». Её неординарная личность и образ жизни были крепко переплетены с её искусством, они были одним целым.
Сегодня её работы выставляются по всему миру, а главное, в Чикагском институте искусств рядом с работами других выдающихся французских импрессионистов, таких как Мане, Моне и Ренуар.
